Дилигенский Н.
Слово сквозь безмолвие

ОГЛАВЛЕНИЕ ||  1  |  2  |  3  |  4  |  5  |  6  |  7  |  8  |  9  |  10  |  11 

Мое общение

20 ноября 1997 года

О. С.: Но ведь ты довольно быстро начал использовать буквы, чтобы связаться с другими людьми. Ты, помнишь этот момент?

Н. Д.: Я прекрасно помню момент, когда я начал использовать буквы. Это произошло таким образом: меня родители спросили, хочу ли я есть яичницу или что-то другое, я не помню что. Отец мне предложил ответить, показав, вернее, выложив соответствующее слово на доске для букв. Я взял букву "я", что очень отца удивило, так как он меня буквам не учил, то есть всему алфавиту, а показывал только некоторые, а "я" как последнюю букву точно не показывал. Вот я взял и выложил: "яичница", и это было моим первым общением с родителями через письмо. А потом я стал много выкладывать слов, в основном отвечая на такие вот бытовые вопросы и затем начал уже учиться писать.

О. С.: Что ты стал сообщать, не относящееся к непосредственному быту?

Н. Д.: Первое, что я начал выкладывать, не относящееся к быту, были мысли по поводу моего положения. Очень я тогда его переживал и очень надеялся, что уроки в школе мне помогут от него избавиться.

13 декабря 1992 года

Текст: "Море ужасов мне чудится, когда я думаю о своем будущем".

Н. Д.: Я очень хочу понять, почему так получилось, что я не смог жить нормальной жизнью. И, может быть, если я это пойму, у меня появится больше возможностей преодолеть то, что мне мешает. Я пытаюсь вспоминать, как и когда началась у меня утрата речи. Очень я хорошо все это помню. Когда я был совсем маленьким, у меня никогда не было желания говорить. Я отвечал довольно умно на вопросы родителей, однако никакого удовольствия мне это не доставляло. Очевидно, я не был расположен к активному общению с самых первых моих шагов в жизни, а после тяжелой болезни у меня появился уже и страх перед речью. Этот страх распространился и на многие другие явления жизни, вообще я сам не понимал, чего я боюсь, но боялся все время. Этим все свои жизненные возможности я резко уменьшил. Мучительно я все это переживал, но ничего не мог с собой поделать.

Теперь о моих нынешних ощущениях. Очень я хотел бы лучше в них разобраться. Чувствую я много такого, чего не чувствовал раньше, и это новое очень хорошо на меня воздействует. Например, я лучше, чем раньше, умею преодолевать мрачные мысли, а удается мне это потому, что я немного больше надеюсь на свое выздоровление, Самое важное заключается в том, что у меня нет больше страха ни перед чем, кроме того, что может причинить мне реальную неприятность. Мне кажется, что я теперь совершаю иногда ненормальные поступки не из-за нервного состояния, а из-за желания развлечься.

5 февраля 1993 года

Н. Д.: Очень я вообще уверен в том, что все, что вам рассказываю, для меня очень важно вспомнить, так как это помогает мне понять, что происходит со мной в настоящее время, а мне это очень важно. А еще я хочу сказать, что очень у меня мало таких моментов в жизни, о которых я мог бы так вспомнить как о реальном движении вперед и приобретении какого-то нового качества. То, что я хочу рассказать, как раз является таким моментом.

Очень мне важно понять, отчего я именно в этот момент смог такой прыжок осуществить и почему у меня таких прыжков больше не было.

Ну, теперь буду рассказывать. Прежде всего я могу точно вспомнить, что вызвало у меня такие изменения в самоощущении. Прежде всего они объяснялись моими уроками в школе.

20 ноября 1997 года

Н. Д.: Еще у меня были воспоминания о том, как я, когда я был еще совсем маленький, хотел пойти в школу. Я даже не знал, как называется, но я понимал, что это дом, где дети собираются, моего возраста или постарше, и что-то интересное там делают, я тянул отца в это здание... Я действительно ужасно хотел попасть в школу и когда я уже постарше попал в эту школу, в ту, которую вы основали, мне это было чрезвычайно радостно и приятно. И именно после этого я начал писать буквами и вообще у меня прошло желание убегать от людей, прятаться, избегать общения с ними. Я стал, по-моему, в этом смысле, то есть - в смысле готовности к общению, нормальным человеком, но я не смог восстановить инструментов общения.

Н. Д.: На этих уроках я ужасно ясно увидел, что у других детей такие же проблемы, как у меня. И что я могу их в чем-то даже лучше решить, чем они. Тогда я увидел, что ужасно нас природа обидела. Насколько мы лишены всего того, что другие нормальные дети имеют. Это меня ввергло в большую тоску. Я даже думал о самоубийстве и в конце концов, все это ясно осознав, тем самым я как бы лучше все свои проблемы понял, и у меня появилось настоящее стремление их решить.

Я все это, наконец, на свои места поставил. И тогда у меня прошло тоскливое состояние, и я решил, что я просто буду вместе с моими родителями и с вами делать все, чтобы себе помочь, и буду надеяться. В конце концов мне еще немного лет, не надо думать, что я на всю жизнь без этого останусь. Ну и в результате я стал еще охотнее ходить в школу. И был доволен, когда у меня там что-нибудь получалось и меня там хвалили.

Еще я хочу сказать о том, чего ни вы, ни мои родители пока не слышали. Я хочу сказать, что тогда я умел без труда разгадывать мысли людей, меня окружавших. Это касается моих родителей и двух бабушек и дедушки, Я таким образом очень много ото всех них узнавал. Хочу уточнить, что все это отно-сится не ко всему, что они думали и чувствовали, но к тому, что имело прямое отношение ко мне. И это мне, как я потом понял, было крайне вредно во время разных учебных уроков. Я знал ответ на любой вопрос, так как я читал его в мыслях папы, мамы или бабы Наташи.

О. С.: А наши мысли, мысли учителей, ты. мог угадывать?

Н. Д.: Нет, мысли учителей я не мог читать. И еще я, к сожалению, у меня не было таких уроков по теоретическим предметам, в которых не участвовал бы мой отец. И он был невольным подсказчиком. Учителя же думали, что я все отвечал сам, а в действительности я просто читал ответы, которые были в голове отца. Я отвечал то, что он мне невольно подсказывал.

Николой вскакивает, Г. Г. успокаивает его и просит объяснить, что происходит.

Н. Д.: Ужасно я нервничаю, и вы на меня не обращайте внимания. Критической точкой для меня тогда был тот момент, когда у меня уже появилось сильное желание начать говорить. Тем не менее никак у меня это не получалось. Не мог я начать говорить не потому, что... В общем, у меня не хватало прежде всего храбрости. И не хватало потому, что я чувствовал, что как только я начну говорить, ужасно моя жизнь изменится. Мне придется иначе жить. Я не был уверен, что к этой другой жизни я уже могу считать себя подготовленным.

11 февраля 1993 года

Н. Д.: В настоящее время очень я удручен тем, что у меня нет никакого движения по сравнению с тем, чего я достиг несколько лет назад. Например, я теперь могу писать, не опираясь на помощь отца непосредственную, то есть не опираясь на его руку, а писать без него я не умею.

Отец возражает ему и говорит, что, по его мнению, Николай сейчас гораздо свободнее чувствует себя в письме.

Н. Д.: Действительно, я стал свободнее себя чувствовать за письмом. И эту поправку отца принимаю. Все же меня удручает, что у меня мало прогресса в простых домашних делах. Я хочу это делать, но у меня это желание недолго держится. Я вижу, как меня стараются приучить. Я хочу умом, а когда я начинаю это делать, желание пропадает. Оно пропадает потому, что я еще не могу хорошо делать такие вещи. Это подавляет мое стремление самостоятельно действовать.

Конечно, я понимаю, что я много неприятностей приношу родителям, потому что я нехорошие вещи делаю: стараюсь достать маленький чайник и выпить чаю из него, что очень огорчает маму, а я все равно это делаю. Еще я ужасную вещь делаю - я роюсь в помойном ведре и беру окурки, мне это нравится, я жую их; и еще я уношу и порчу сигареты мамы и отца; и еще я бросаю под кровать книги и тетрадь.

Я прекрасно понимаю, что все это неприлично и идиотично, и все же это делаю, и я не понимаю, почему я не могу прекратить это. Я прошу мне помочь. Вообще я очень мало умею себя контролировать. И это меня тревожит, так как я очень хотел бы вести себя нормально и бывать на людях.

Я из-за этого не могу бывать в театре. И это мою жизнь обедняет и затрудняет жизнь мамы и отца, так как они не могут со мной никуда ходить, кроме двух дружеских семей. Мама и отец вынуждены меня ос-тавлять дома с бабушкой или никуда не ходить. Я бы очень хотел научиться себя вести и ходить вместе. Конечно, мы были в доме отдыха и во Франции, и там были в гостях. Тем не менее им со мной нелегко. Правда, мы с отцом ходили вместе в музей, но я хотел бы ходить в театр.

Видите, я теперь говорю о более простых вещах, но эти повседневные вещи очень важны. И я не могу преодолеть свои пороки, проявляющиеся в та-ких простых делах.

И еще я хотел бы вас попросить помочь мне научиться какие-то дела делать без отца. Пожалуй, самая тяжелая проблема моей жизни состоит в том, что многие самые простые вещи я не могу делать без отца, просто даже книги читать. Если я остаюсь без отца, я кладу книгу под кровать или даже рву ее. И получается тупик. Мне нельзя оставить хорошие книги, у меня тренировки нет.

И еще я хочу, сказать, что у меня нет никаких иллюзий, что я могу легко и быстро выйти из своего положения. И мне нужна какая-то цель, какое-то подобие плана. Я знаю, что отец пытается по какому-то плану идти. Например, много лет пытается меня научить самостоятельно писать.

Может быть, принять какие-то меры, которые помогут мне чуть быстрее преодолеть мне мои трудности и почувствовать, что я когдато смогу, пусть и не скоро и не полностью, но приблизиться к нормальной жизни.

И еще я хочу сказать, чтобы вы не думали, что я пытаюсь свои проблемы на вас и моих родителей перебросить. У меня нет никаких иллюзий, что вы или мои родители без меня самого меня смогут вытащить. Я прекрасно понимаю, что я сам должен работать и я этого хочу. И все же у меня нет никаких успешных способов как-то научиться тому, чтобы успешно работать самому над улучшением моих дел.