Дилигенский Н.
Слово сквозь безмолвие

ОГЛАВЛЕНИЕ ||  1  |  2  |  3  |  4  |  5  |  6  |  7  |  8  |  9  |  10  |  11 

Я и мой мир

Декабрь 1992 года

О. С.: О чем бы ты хотел написать?

Н. Д.: Описание моих переживаний в то время, когда я начал все о себе понимать, а особенно, что я не могу быть похожим на людей обыкновенных, что у меня мало возможностей жить хотя бы жизнью человеческой.

Как у меня впервые появилась надежда, что я выйду из этого ненормального и удручающего меня состояния, когда я начал ходить в школу.

О том, как надежда у меня уменьшилась, после того, как я понял, что ни школа, ни усилия родителей не могут у меня пробудить возможности говорить, вести себя, как нормальные люди.

Вообще я не сразу понял, что у меня не все в по-рядке с моими нервами и умением нормально повсе-дневные простые вещи, подобно всем людям, выпол-нять. Лучше всего я это понял в тот момент, когда мама повезла меня один раз на прогулку, и она очень боялась, что я что-то не так сделаю. В общем, я луч-ше всего это понял благодаря тому, как реагировали мои близкие на мое поведение, и особенно в при-сутствии людей посторонних.

Очень я стал болезненно переживать то обстоя-тельство, что у меня мало-помалу исчезла возмож-ность разговаривать. Ведь я совсем не сразу разучил-ся разговаривать - сначала менее ясно стал гово-рить, потом не мог говорить совсем. А не мог я говорить не потому, что не мог слова произносить, а потому, что все, что было связано с моей собственной речью, у меня вызывало большую боязнь, которую не мог я ни понять, ни преодолеть.

О. С.: Ты помнишь, как это произошло?

Н. Д.: Я это хорошо помню, но не помню, когда это произошло. Помню, что, когда мы с мамой и по-койной бабушкой поехали в Таганрог, я уже не мог говорить. Я помню, как мы жили в Таганроге и мы с папой очень много ходили в парке над морем. И еще я помню, как я однажды убежал от дедушки. Де-душка очень волновался, а потом какая-то женщина нашла меня и привела.

В Таганроге я окончательно ушел в себя, не общал-ся ни с кем, только просил, чтобы папа брал меня на плечи и катал. На качелях я очень любил катать-ся. Я очень весело себя чувствовал и еще потому, что я на качелях качался .не хуже других детей.

Еще я помню, как у меня было мало детских удо-вольствий, ведь я не умел ни с кем из детей играть ни во что. Не мог я и убегать, как многие дети де-лают, куда-нибудь один, без взрослых. В общем, у меня не было таких удовольствий, как у других детей. Однако меня это не очень огорчало, так как я много времени проводил с мамой и папой, а они меня развлекали, пели песни. А еще я очень рано на-учился понимать их разговоры, которые мне очень много давали информации об окружающей жизни.

Вот что я еще хочу рассказать. Сначала я не очень еще ясно представлял, насколько я больной. И у меня была надежда, что все это пройдет, и очень я этого ожидал, так как и родители в моем присутствии нередко выражали такую надежду.

Вообще я чувствовал себя очень несчастным. А еще я сильно переживал неумение настоящие свои мысли и чувства выразить, хотя мне этого очень хо-телось. У меня был страх общения с людьми. Очень я боялся общения даже с близкими. Я боялся, по-тому что они чего-то от меня хотели, чем-то хотели заинтересовать, что-то спрашивали, а мне это было мучительно.

Очень я еще хочу рассказать, как я ободрен был, когда вдруг понял, что я умею читать. Просто я увидел, что я понимаю слова, которые написаны на улице на афишах. А еще я очень хорошо понял, что для меня возможно обучаться теоретическим предметам, книжным занятиям, которые не требуют каких-либо ручных действий, так как, и это я тоже тогда понял, что руками я действую плохо.

Отец: Значит, ты сам научился читать?

Н. Д.: Не совсем так, ведь ты мне всетаки буквы показывал, но я, исходя из тех букв, что я знал, узнавал другие.

О. С.: Когда это было?

Н. Д.: В 7-8 лет, однако на самом деле многие буквы я уже раньше знал, потому что папа, не желая меня специально учить, называл, и у меня это осталось в голове.

Я очень еще хорошо помню, как я увидел первый раз очень меня поразившую картину. Увидел я какую-то женщину, шедшую по улице и разговаривавшую не с другим человеком, а с самой собой. Меня поразило, что человек, оказывается, может разговаривать, даже если его никто не слышит. Ведь я даже никогда не подозревал, что речь рождается от человека как такового. Мне казалось, что речь рождается из взаимодействия двух людей. Ну, как если бы не было у реки двух берегов, то не было бы и моста. И этот мост есть речь.

Вообще, я начал понимать, что моя немота происходит не оттого, что боюсь общения с другим человеком, а оттого, что боюсь, что не могу разговаривать. Я отвык от разговора, а того страха, который меня отучил, у меня уже нет. Когда я понял это, я изменился, стал более общительным, веселым. Вообще, очень я с тех пор стал надеяться, что у меня все пройдет. Ну не тут-то было. Видимо, страх перед общением исчез, а страх перед речью остался. А чем это объяснить, я не знаю. Если бы я это понял, мне было бы легче бороться.

Вообще, я очень мало умею объяснить то, что со мной происходит. Мне гораздо легче понять, что происходит с другими. Очень я вас обоих прошу помочь понять, что со мной происходит.