Сельвини М. Палаццоли, Босколо Л., Чеккин Д.,Прата Д.
Парадокс и контрпарадокс.
Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие.

ОГЛАВЛЕНИЕ ||  1  |  2  |  3  |  4  |  5  |  6  |  7  |  8  |  9  |  10  |  11  |  12  |  13  |  14  |  15  |  16  |  17  |  18 

Часть третья

Глава 18. Терапевты слагают с себя родительскую роль, парадоксально предписывая ее представителям младшего поколения семьи

В психиатрической литературе уже достаточно давно и интенсивно обсуждается феномен смешения и размытости границ между разными поколениями, ведущий к реверсии и нечеткости семейных ролей. В этой главе мы опишем парадоксальное терапевтическое воздействие, разработанное нашей командой, а именно: парадоксальное предписание "парентификации", или родительской роли представителю либо представителям младшего из участвующих в семейной терапии поколений одновременно с отказом терапевтов от родительской роли, делегированной им системой.

"Парентификация, по определению, подразумевает субъективное искажение взаимоотношений, как если бы чей-то партнер или даже ребенок был его родителем" (Boszormenyi-Nagy, Sparks 1973, р. 151). Мы хотели бы отметить, что парентификация является столь же универсальным и нормальным явлением, как и просьба о помощи, в том смысле, что человек, у которого просят помощи, кто бы он ни был, воспринимается в этот момент как родитель. Парентификация ребенка на первый взгляд может показаться проявлением патологии, но в определенных ситуациях она может быть вполне функциональной и эго-структурирующей. Это бывает в том случае, когда взаимоотношения между родителем и ребенком недвусмысленны и прозрачны, а соответствующие их статусу роли эластичны и взаимозаменяемы в соответствии с ситуацией, что позволяет ребенку экспериментировать и учиться родительской роли. Опыт поведения и переживаний в роли родителя, получаемый в раннем детстве и в юности, чрезвычайно важен для социализации и развития самооценки и потому приносит ребенку большое удовлетворение.

Парентификация тогда становится причиной функциональных нарушений, когда это происходит в неблагоприятных ситуациях, в условиях многозначных или неадекватных межличностных отношений. Такие дисфункции наиболее выражены в семьях, включенных в шизофреническое взаимодействие, члены которых общаются между собой преимущественно посредством двусмысленных посланий.

Если естественной, физиологической парентификацией можно считать открытую и прямую просьбу о помощи, то дисфункциональная парентификация в семьях с шизофреническими взаимоотношениями выражается в следующих друг за другом псевдопросьбах, передаваемых в форме парадоксальных сообщений, которые несовместимы на всех уровнях. Каждый из родителей посылает ребенку примерно такое сообщение: "Помоги мне, даже если это невозможно, будь на моей стороне, но не против кого-либо Позволь мне помочь тебе, я стараюсь быть таким, каким следует быть настоящему родителю. Только став подлинным родителем для меня, ты сможешь быть для меня настоящим сыном или дочерью.. " И так далее. Как может ребенок при подобном запросе определить свою позицию в семье? Он приходит в замешательство, которое мы наблюдали у страдающей психозом десятилетней девочки, которая на протяжении первых сеансов семейной терапии неуверенно бродила между родителями, сидевшими в противоположных углах комнаты на максимальном удалении друг от друга и рассказывающими терапевтам о полной гармоничности их брака!

Что происходит с членами такой семьи в процессе терапии? Весь опыт, полученный в специфической жизненной среде, заставляет их питать невероятные ожидания по отношению к терапевтам, которым они делегируют и роль родителей1. В чем же состоят эти ожидания?

Они вынесены отцом и матерью из воспитавших их семей: каждый надеется получить безусловное предпочтение терапевтов, стать их "любимчиком". Впрочем, в семьях, где они росли (мы постоянно обнаруживали это) основная тактика состояла в том, что ребенка контролировали посредством расчетливо дозированного неодобрения, неизменно сопровождая его уклончивым, никогда не исполняемым обещанием: в один прекрасный день он, если достаточно постарается, получит полное одобрение и будет предпочтен всем остальным членам семьи.

Можно предсказать, что каждый член семейной пары попытается соблазнить терапевтов (или одного из терапевтов, чтобы вызвать раскол в терапевтической команде), воспроизводя семейную игру и пытаясь тем самым получить желаемое одобрение. Одна из основных задач терапевтов - избежать этой ловушки, расставляемой семейной парой, отказавшись от каких-либо моралистических акцентов. Мы совершенно убеждены: согласие, пусть только тактическое, на вступление в коалицию с кем-либо из членов семьи лишь стимулирует противодействие терапии вплоть до выхода из нее, что особо проявляется у таких удивительно сложных семей. Ниже мы суммируем наш подход к лечению семьи, принадлежащей к описанному выше типу.

1. Благодаря уклонению от критической позиции терапевты входят в семейную систему как полноправные члены Они одобряют наблюдаемое ими в семье поведение и в некоторых случаях даже предписывают его, не вынося никаких суждений и не определяя, кто хорош и кто плох. Они проявляют интерес к отношениям родителей с их "широкими" семьями, на что семья может реагировать тремя способами: либо лавиной информации, либо бесконечными тривиальностями, либо демонстрацией застывших установок, избеганием, тупостью и амнезией. В любом случае постепенно проясняются конфликты с "широкими" семьями и существующие внутри них группировки.
2. Каждый из родителей продолжает попытки вступить в коалицию с терапевтами с целью определить наконец, что хорошо и что плохо в семейной системе.
3. Терапевты отвечают на этот маневр контрманевром, объявляя идентифицированного пациента подлинным лидером в семье, благородным и великодушным, добровольно пожертвовавшим собой во имя того, что он считает благом для семьи либо для одного или нескольких ее членов. Таким образом, симптомы идентифицированного пациента квалифицируются и одобряются как спонтанное поведение, вызванное его чуткостью и альтруизмом3.
4. Родители, вступая в отношения с терапевтами, которые постепенно парентифицируются, немедленно начинают конкурировать не только между собой, но и с идентифицированным пациентом. Соответственно, они все меньше говорят о собственных семьях, откуда они вышли.
5. Идентифицированный пациент переходит из позиции родителя по отношению к своим родителям в позицию их брата или сестры и начинает отказываться от своих симптомов.
6. Каждый из родителей усиливает свои попытки вступить в коалицию с терапевтами и завоевать их более благожелательное отношение.
7. Терапевты отказываются отдавать предпочтение кому бы то ни было и оттого еще более парентифицируются.
8. Идентифицированный пациент уже не показывает выраженной симптоматики и начинает играть менее значительную роль как на сеансах, так и в домашней жизни.
9. Если в семье есть и другие дети, то часто в этот момент кто-то из братьев или сестер идентифицированного пациента тоже начинает демонстрировать болезненные симптомы
10. Терапевты одобряют это поведение, объясняя его чуткостью ребенка к родителям, боящимся окончания терапии.
11. Ни у одного из детей на сеансе не наблюдается симптоматическое поведение Однако родители в последней попытке побудить терапевта продолжить лечение усиливают конкурентную борьбу между собой
12. Терапевты отказываются от родительской роли, которую они до того момента принимали, и парадоксально предписывают ее представителю или представителям младшего поколения.

Последнее из перечисленных терапевтических вмешательств мы проиллюстрируем на случае семьи из четырех человек, проходившей терапию в нашем центре. Родители были молоды, им еще не было тридцати. Идентифицированный пациент, восьмилетний Клаудио, имел диагноз "аутизм". У него была сестра, пятилетняя Детта.

Изначально с семьей был заключен контракт на двадцать сеансов, терапия продолжалась уже восемнадцать месяцев и близилась к завершению. На нескольких последних сеансах Клаудио не проявлял никаких симптомов и хорошо успевал в школе. На восемнадцатом сеансе родители рассказали о своей озабоченности поведением Детты, которая прежде по всем признакам была "здоровым и нормальным" ребенком. В течение последнего месяца она "регрессировала, стала непослушной, шумной, бесцеремонной, превратила дом в сущий ад". Мы и сами заметили на этом сеансе разительную перемену в ее поведении. Обычно спокойная и доброжелательная, в этот день она постоянно нарушала ход сеанса - раздражалась, кричала, требовала, чтобы ее отвели в уборную, дразнила Клаудио, который, усевшись в уголке, пытался читать комикс (это была уже не его проблема!).

В процессе группового обсуждения стало очевидно, что повторявшейся избыточностью данного сеанса являлось необычное поведение Детты. Мы решили воспользоваться этим наблюдением для терапевтической интервенции и заявить, что малышка, видя "исцеление" брата, добровольно взяла на себя миссию предъявления собственных симптомов ради того, чтобы терапия продолжилась.

Возвратившись к семье, терапевты увидели, что родители и Клаудио сидят, а Детта стоит перед своим креслом, вся внимание и ожидание. Мужчина-терапевт обратился к родителям.

Мужчина терапевт: "Мы сейчас долго обсуждали поведение Детты (при этих словах девочка села). Вы нам только что о нем говорили, да мы и сами не могли сегодня не обратить внимание на Детту Она просто поразила нас! Честно говоря, она была почти как Клаудио на первых сеансах. И мы, конечно, спросили себя, в чем дело? Почему Детта так капризна, теперь, когда с Клаудио все хорошо? И в конце концов мы поняли, мы поняли ее чуткую реакцию Причина всего - наше молчание в конце предыдущего сеанса, то, что мы отпустили вас домой без комментариев, не сообщив вам своего вывода, например, папа хороший, а мама плохая или, наоборот, папа плохой, а мама хорошая. А Детта знает, что оба вы вышли из семей, где были брат и сестра, один ребенок чуть получше, другой чуть похуже, но было неизвестно, кто есть кто, потому что бабушка и дедушка постоянно спорили между собой.."

Мама (прерывая): "А... так вот почему Детта после того сеанса говорила о вас нехорошие слова. Из уважения к вам я не сказала об этом раньше, мне было стыдно рассказывать .. "

Мужчина терапевт: "Это еще более все проясняет! В конце последнего сеанса Детта подумала, что вы не удовлетворены, что вам нужно приходить сюда еще. И она решила, что теперь, когда с Клаудио все в порядке, станет вести себя так, чтобы вы могли ходить сюда еще долго .. столько, сколько нужно, чтобы были сделаны выводы".

Родители улыбались, глаза матери сияли. Клаудио, явно не интересуясь происходящим, листал свои комиксы.

А Детта? За эти несколько минут она крепко заснула! Она свернулась калачиком в кресле, голова на ручке кресла, рот широко открыт.

Женщина терапевт: "Смотрите! Теперь, когда ее миссия выполнена, она может отдохнуть. Малышка Детта! Она сегодня тяжело потрудилась, по-настоящему тяжело".

На девятнадцатом сеансе оба, Клаудио и Детта, были спокойны и расслаблены Клаудио на протяжении всего сеанса рисовал в своем блокноте. Он закончил учебный год с хорошими оценками. Детта вернулась к нормальному поведению. Все было хорошо, пока два дня назад родители снова не принялись ссориться. Когда на сеансе они начали рассказывать, как это получилось, ссора вспыхнула снова. Муж обвинял жену в том, что она "сумасшедшая, нетерпимая и агрессивная", в то время как себя он считал готовым соглашаться на все ради мира. Жена обвиняла его в том, что он ханжа и поэтому для всех хорош, а делать неприятные вещи достается ей. Терапевты наблюдали ссору молча, как зрители, не принимая в ней участия.

На групповом обсуждении мы пришли к выводу, что данным поведением совершенно явно транслируется сообщение: "Как вы смеете оставлять нас в этом состоянии? Да, вы помогли нашим детям, но для нас вы ничего не сделали. Теперь вы должны проводить терапию с нами, по поводу наших проблем". Опасность выполнения этого требования представлялась очевидной: отсутствие детей делало еще более вероятным вовлечение терапевтов, уже и так искушаемых собственными перфекционизмом и всемогуществом, в бесконечную игру. С другой стороны, поскольку поведение детей так заметно улучшилось, Отношения между родителями не могли не измениться. Они и сами признали, что вплоть до последних дней перед этим сеансом все было хорошо.

Постепенно команда пришла к выводу, что терапию нужно прервать немедленно, назначив двадцатый и последний сеанс на очень отдаленный срок. Что же до терапевтических мер, то у нас возникла идея использовать предписание, парадоксальное на многих уровнях, которое позволило бы избежать двух опасностей: 1) продолжения парентификации терапевтов, 2) возвращения детям родительской роли.

Проведение завершающей интервенции, тщательно подготовленной и получившей единодушное одобрение команды, было доверено женщине-терапевту. Возвратившись к семье, она обратилась непосредственно к детям, попросив их сесть близко перед ней, как если бы она собиралась рассказывать сказку.

Женщина-терапевт: "Сейчас я хочу поговорить с вами, дети, хочу рассказать вам что-то. Послушайте, что я вам расскажу. В Англии есть большой город, Лондон, в котором находится множество театров. Знаете ли вы, что в театрах разыгрывают пьесы..."

Детта: "Я знаю, знаю, я видела пьесу один раз!"

Женщина-терапевт: "Хорошо. А вы знаете, что в Лондоне есть театр, где в течение последних двадцати двух лет актеры играют одну-единственную пьесу? Они знают ее наизусть, они играют свои роли каждый день, год за годом, никогда ничего не меняя. Нечто подобное произошло с вашими родителями. С тех пор, как они поженились, они всегда играют одни и те же роли. Мы слышали об этом сегодня. Папа играет роль хорошего и разумного человека, мама - нехорошего и безумного. (В этот момент отец попытался засмеяться, мать же оставалась сидеть с опущенной головой.) Мы, доктора, всячески пытались помочь им играть другие роли, чтобы папа не всегда был хороший и разумный, а мама - не всегда плохая и безумная. Но ничего из этого не получилось, абсолютно ничего. Мы отступились и теперь все надежды возлагаем на вас. Мы видим, что вы очень сильно изменились, и поэтому надеемся, что именно вы. сможете что-то сделать. Кто знает, может быть, со временем вы придумаете, как помочь вашим родителям изменить их роли, раз уж нам это не удалось. Мы даем вам много времени. Мы встретимся здесь через год, а именно, 7 июля следующего года".

Детта (тут же): "Но в следующем году я должна идти в школу!"

Клаудио (нараспев): "В школу, в школу, больше никаких Малышевых игр".

Женщина-терапевт: "Конечно, у тебя появится масса дел, и ты многому научишься в школе. Будем надеяться, что у тебя возникнет идея, как помочь родителям изменить их роли, раз у нас ничего не вышло".

Терапевты встали, чтобы попрощаться с семьей. Дети радостно побежали к двери. Родители обменялись рукопожатиями с терапевтами. Впервые они выходили из комнаты молча, с задумчивым выражением на лицах.

После их ухода терапевты прокомментировали наблюдавшиеся реакции. По общему впечатлению, сеанс прошел хорошо: коренная проблема семьи была вскрыта и разрешена с помощью серии взаимосвязанных терапевтических парадоксов. Терапевты сняли с себя делегированную им супружеской парой родительскую роль, объявив себя неспособными удовлетворить ожидания супругов, сообщив на уровне метакоммуникации о конфликтности этих ожиданий и покинув "поле боя". Таким способом они дали знать о невозможности выполнения обращенной к ним просьбы. В то же время они попросили детей выполнить эту невыполнимую задачу вместо них. Это предписание вдвойне парадоксально. Терапевты предписали нечто, что не только оказалось невозможно выполнить им самим, но и являлось именно тем, что дети сами всегда изо всех сил старались сделать. Получив эту задачу в качестве открытого предписания, дети отвергли ее и тоже вышли из ситуации ("Я должна идти в школу!"). Родители были ошарашены таким поворотом дел. Они остались единственными родителями в поле зрения, других не было!

Таким образом, отказ терапевтов сохранять родительскую роль в терапевтической ситуации следует рассматривать не как отвержение, а как признание того, что родители должны быть родителями и определенно способны ими быть. И поскольку это так, терапевты уходят. Мы считаем, что это терапевтическое воздействие, со всеми зависимыми от случая индивидуальными нюансами, имеет важное значение для того, чтобы дети вновь не взяли на себя родительскую роль после завершения терапии и для выхода самих терапевтов из семейной системы.

В заключение мы можем добавить, что данное вмешательство является терапевтическим еще по одной причине. Сам факт, что семья приходит на терапию, что родители нуждаются в помощи, подразумевает их дисквалификацию как родителей. В правильный момент отказываясь от родительской позиции в пользу реальных родителей, терапевты утверждают и положительно оценивают родителей в их естественной роли.

Постскриптум. 1 июля 1976 года эта семья пришла на двадцатый и последний сеанс. Клаудио прекрасно учился в школе и был нормальным семейным ребенком - иногда послушным, иногда бунтующим. Отец перестал быть "и нашим, и вашим", приняв позицию ответственного лидера в семье и найдя в этом одобрение и поддержку жены. Родители заслужили высокую оценку за то, что достигли всего этого сами!