Кузьмина М.
Аутизм

Понятие «синдром раннего детского аутизма» ввел в обиход американец Л. Каннер, который в 1943 году в собственной клинике наблюдал 11 сходных между собой случаев. Благодаря его последователям — австрийцу Г.Аспергеру и нашему соотечественнику С.Мнухину — сегодня мы располагаем обширными знаниями об этой болезни.

КРИТЕРИИ БОЛЕЗНИ

Установлено, что заболевание встречается не так уж редко: по данным статистики — от 3—4 до 10—15 случаев на 10 000 детей. Аутизмом чаще страдают мальчики, чем девочки. Эта болезнь поражает не только психические функции (речь, интеллект, мышление), но и патологически отражается на восприятии ребенком целостной картины мира. Основная проблема аутизма заключается в непонимании больным общего смысла событий, происходящих вокруг. Больные не имеют собственного мнения.

Уже в первый год жизни проявляются начальные симптомы аутизма — ребенок не реагирует на удаление и приближение матери, не улыбается, не проявляет видимого интереса к игрушкам. В возрасте 2—3 лет родители отмечают необычность детской речи: эхолалию, перестановку местоимений, наличие штампов и начинают бить тревогу.

В дальнейшем основными критериями болезни являются:
— отсутствие у ребенка стремления к контактам с окружающими;
— отгороженность от внешнего мира;
— слабость эмоциональных реакций;
— недостаточная способность дифференцировать людей, животных, неодушевленные предметы;
— недостаточная реакция на зрительные и слуховые раздражители;
— фобии (в частности, неофобия — боязнь всего нового);
— однообразное поведение, наличие постоянных стереотипных регрессивных движений (постукивание, трясение руками, бег по кругу, разрывание предметов).

Современная наука связывает появление и дальнейшее развитие аутизма с целым рядом врожденных биологических факторов: мозговой дисфункцией, хромосомными аномалиями и обменными нарушениями. Но, так или иначе, аутизм проявляется в индивидуальной форме, сочетание вышеперечисленных признаков может быть самым различным (см. таблицу «Классификация детского аутизма».

“АУТИЗМ” НЕ РАВНЯЕТСЯ “УМСТВЕННАЯ ОТСТАЛОСТЬ”

Умственный коэффициент аутичных детей нередко превышает 70 баллов по стобалльной шкале. Такие дети проявляют способности к рисованию, музыке, конструированию. Остальные сферы жизни не затрагиваются вовсе, не интересуют ребенка.

Особенности восприятия больных аутизмом детей таковы: информация входит в сознание целыми блоками, хранится не перерабатываясь; применяется шаблонно, в том контексте, в котором была воспринята.

Например: «Здравствуйте! Как поживаете? Я чувствую себя хорошо» — аутичный ребенок может это говорить каждый раз при встрече с людьми на улице, не разделяя их на знакомых и незнакомых, на взрослых и детей. А с помощью фразы «Дать печенье» — как бы нажимает на невидимую кнопку и пассивно ждет, что ситуация изменится в нужную сторону, то есть появится тарелка с едой.

Когда аутичному ребенку особенно плохо, он может проявить агрессию и самоагрессию. Взрыв отчаяния разрушительной силы направлен обычно против вмешательства в его жизнь и попыток изменить сложившиеся стереотипы.

Бытует мнение, что молчаливые аутичные дети не только умственно отсталые, но и не впечатлительные, не чувствительные к происходящему вокруг, их трудно «задеть». На самом деле избирательность в контактах и отсутствие видимой привязанности даже к близким людям проистекает из целой системы страхов, а вследствие этого — запретов и самоограничений.

Человеческое лицо, яркий свет, громкий звук становятся для ребенка источником постоянно действующего дискомфорта и напряжения. Страх играет ведущую роль в формировании аутичного поведения и может сохраняться долгие годы. Порой, на взгляд здорового человека, аутичные страхи выглядят смешно и нелепо. Как объяснить, почему ребенок боится капель воды в кране, урчания труб, луча света на полу или шума вскипающего чайника? Однообразные движения — бег по кругу, застывание в замысловатой позе, потряхивание руками или постукивание игрушкой — представляют собой патологическую аутостимуляцию, которая компенсирует нервное напряжение.

Начинающие психологи часто путают синдром раннего детского аутизма с другими психическими и умственными аномалиями дошкольного и школьного возраста — олигофренией, шизофренией, синдромом Аспергера, неврозом навязчивых состояний. Аутичный ребенок действительно производит впечатление капризного, избалованного, а порой и умственно отсталого: не говорит, не выполняет команды, не смотрит в глаза.

Неправильный диагноз поставить легко. Чем это грозит, думаю, объяснять не надо. Скажу проще, вырвав аутичного ребенка из привычного жизненного уклада и поместив в стационар для неполноценных детей, мы тем самым окончательно лишим его возможности успешной социализации. Выявить симптомы болезней могут только длительные занятия с ребенком и наблюдение за ним.

В ЕДИНСТВЕ НАША СИЛА

Какие же специалисты должны принять участие в реабилитации аутичных детей? Начнем по порядку.

Обнаружив первые эмоциональные трудности и неадекватность в поведении ребенка, родители обычно обращаются за консультацией к педиатру. И действительно, аутичные дети с рождения физиологически незрелы. Порой это проявляется в довольно грубой форме: ярко выраженная аллергия на продукты питания, частые простудные заболевания, желудочно-кишечные болезни. Следует помнить, что эмоциональное состояние аутичных детей находится в прямой зависимости от их физического здоровья. Даже простой насморк способен серьезно затруднить контакт аутичного ребенка с окружающим миром. Педиатр на начальном этапе болезни должен рекомендовать основные приемы профилактической работы, а также следить за самочувствием маленького пациента.

В нашей стране сложилось негативное отношение к врачам-психиатрам и психоневрологам, что вполне понятно. Годы репрессий сделали свое дело. Между тем аутичным детям медикаментозное лечение необходимо. Может быть, не постоянно, а только в моменты обострения.

Известно, что такие дети с трудом преодолевают периоды возрастных кризисов. Иногда наблюдается регресс психического развития. Лечебная поддержка купирует проявления страхов, агрессии и самоагрессии. Жизнь аутичного ребенка постоянно усложняется, возникают незнакомые, травмирующие обстоятельства: вынужденный переезд на новое место жительства, переход в другую школу. В эти сложные моменты дополнительная стимуляция поведения никогда не бывает лишней.

Следует особенно отметить роль психологов и педагогов-дефектологов в коррекции аутистических проблем. В Центре лечебной педагогики разработана многоступенчатая система психологической работы, включающая на первом этапе игротерапию.

Ребенку из первой группы (классификацию по группам см. в таблице) необходимо помочь проявить избирательность по отношению к человеку или предмету, ребенку из второй группы — усложнить стереотип контакта, из третьей — включиться в диалог, а из четвертой — наладить взаимодействие с миром.

В процессе игры, доступной пониманию аутичного ребенка, ему прививается уверенность в себе и собственных силах, постепенно вскрываются и преодолеваются страхи.

Второй этап включает в себя направленное обучение пациентов навыкам самообслуживания.

Третий этап заключается в установлении с ребенком физического контакта.

Психологическая работа должна быть направлена также и на поддержку семьи, воспитывающей аутичного ребенка. Часто родители занимают отстраненную позицию, говоря иными словами, опускают руки: «Мы не знаем, как общаться с ребенком». Но задача психолога состоит в том, чтобы помочь родителям решить отдельные проблемы их ребенка, а не взваливать на себя ответственность за его комплексное обучение и воспитание. Поэтому основная ответственность за аутичного ребенка ложится на его семью. От ее психологической и эмоциональной стабильности зависит успех лечения.

В заключение хочу сказать, что встретиться с аутичным ребенком может каждый практический психолог. Я лишь однажды работала с таким пациентом. Считаю, что мне повезло. Я получила бесценные знания и опыт.

Своими мыслями и ощущениями я хочу поделиться с читателями «Школьного психолога»

ИСТОРИЯ С БОБРАМИ

В тот год я окончила институт и, как говорится, рвалась в бой, особо не разбирая дороги. Быстро устроилась в школу, где проводила тестирование и, не поднимая головы, составляла графики потенциальных возможностей и способностей вверенных мне детей. Внешне все шло как нельзя лучше: «непыльная» работа, хорошая зарплата, но спустя некоторое время я отчетливо поняла, что мне чего-то не хватает. Втайне я ждала того самого, единственного пациента, которому именно я помогу раскрыть дверь в мир человеческих отношений, и который, в свою очередь, поможет мне в полной мере ощутить себя квалифицированным психологом. Я решила заняться частной практикой.

ЖЕСТКИЙ ЗАПРОС

Телефонный звонок раздался неожиданно, заставив затрепетать сердце. Приятный голос. Женщина представилась директором музыкальной гимназии и попросила проконсультировать проблемного ребенка. При встрече вопрос прозвучал жестко: «Ребенку уже девять лет, а он с трудом осваивает программу первого класса. Мальчик вроде бы все понимает, но упорно ничего не делает. С ним работают лучшие учителя-предметники, но все старания безрезультатны. С новой четверти хотим его отчислить, потому что устали бороться с ним и за него. Для отказа от ребенка необходим диагноз. Помогите его поставить...»

Сегодня Алеша — мой самый давний аутичный пациент. Вместе довелось съесть не один пуд соли. Были и радость и разочарование. Прошло уже почти четыре года с нашего первого занятия, но оно до сих пор сохранилось в памяти, как будто состоялось только вчера.

ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ ИСКАНИЙ

Алеша сидит за партой низко опустив голову и не реагирует на обращенную к нему речь. В лицо практически не смотрит и избегает взгляда в глаза. Постепенно мои вопросы заканчиваются, я замолкаю в изнеможении. Пять, десять минут мы сидим в полной тишине. Я ощущаю собственное бессилие. Меня одолевают мысли: «Неужели это крах всех надежд? Мне так и не удастся пробиться сквозь аутистическую броню?»

На столе лежит белый лист бумаги и карандаш. Неожиданно Алеша будто просыпается и начинает рисовать. Вначале это просто хаотичные линии, мазки, блики. Постепенно они складываются и проступают очертания... бобров. Тогда я еще не знала, что это его любимые животные, что он читает про них книги и часами готов рассматривать картинки в энциклопедии. Но я сразу догадалась, что только через рисунок можно понять его странный внутренний мир.

Так проходят первые полгода наших занятий. Постепенно мне пришлось тоже подключиться к рисованию. Я брала в руки фломастеры и пыталась разбить сложившийся стереотип его рисунков (сделанных словно под копирку). Так, рука в руке, появляются на свет новые бобры, серые и коричневые, взрослые и детеныши. Иногда я замираю, делаю вид, что не знаю, какой цвет или форму предпочесть, тогда Алеша впервые проявляет инициативу — дорисовывает картинку. В этом я вижу крошечное, но все же достижение, а значит, не все еще потеряно.

Рисование удобно еще и тем, что позволяет одновременно работать не только над развитием цвета и формы, но также речи, счета и письма, то есть потерянных учебных навыков. Алеша дополняет собственные рисунки маленькими историями. А за ними проступают его чувства, эмоции и мироощущение. Я начинаю лучше понимать его, а он меня. Возникает долгожданное доверие между нами, пациентом и психологом. Он с радостью приходит на занятия и проявляет активность. И вот уже не я педагог, а он. Алеша руководит мной, моими действиями, опережает слова. Постепенно картинки усложняются, на переднем плане возникают люди, предметы обихода.

Для того чтобы подтянуть правописание, я решила использовать стремление Алеши к фантазированию. Выводить буквы в прописях аутичному ребенку довольно тяжело, поэтому мы сразу договорились, что вначале будем использовать черновик. Я помогаю ему писать в тетради, держу руку, показываю наклон, а затем мальчик самостоятельно заполняет прописи. «Сложные» буквы (отсутствующие в имени и фамилии) Алеша пишет с большим трудом, поэтому в помощь ему я рисую на полях тетради точки. Он соединяет их и получается «Ю», «М», «В» и т.д. Новое осваивается тяжело. Если нормальный ребенок запоминает несколько букв за одно занятие, то у нас на это уходят недели и месяцы. К каждой новой букве мы придумываем образ. Например, «У» похожа на рогатку, «Ж» на стрекозу, а «Ф» на сердитую бабушку.

Алеша хорошо считает, но не понимает знаков «+», «–» и «=». Проще всего объяснить их смысл на практическом игровом примере. Мы раскладываем чашки на полках, складываем и вычитаем конфеты в вазе и пересчитываем голубей за окном во время прогулок. Порой Алеша отказывается отвечать, замыкается в себе, будто проверяет мое упорство и желание помочь ему. Иногда мне не хватает терпения, и я думаю только об одном: «Как бы не сорваться, не накричать на него». В такие моменты всегда вспоминаю, что для успешного обучения Алеше необходимо отсутствие принуждения. Снова и снова гашу в себе злость, стараюсь говорить ласково и нежно. Ребенок должен чувствовать себя защищенным — только в этом случае можно рассчитывать на дальнейшие успехи. Так, шаг за шагом, мы медленно продвигаемся вперед.

Только через год упорных занятий учителя гимназии впервые отметили успехи Алеши. Теперь он спокойно сидит сорок пять минут учебного времени, хотя раньше не выдерживал и двадцати. На уроках следит за осанкой, положением рук и ног. Тихо, но с удовольствием отвечает на вопросы и выполняет письменные задания. До отличника ему еще далеко, но «три» уже не «два». Я безмерно горда его успехами.

КРИЗИС

Неожиданно наступило ухудшение. Вроде бы серьезной причины не было, скорее пустяк — не дали полить цветы в классе. Успокоить Алешу так и не удалось, крушил все подряд, не замечая боли. Вечером того же дня родители отметили у ребенка повышение температуры, рвоту, головную боль. Такова реакция на стресс. А все потому, что не дали заняться понравившимся делом, получить от этого удовольствие. Вместо того чтобы успокоить Алешу, взрослые озлобились и оскорбили его.

С этого момента на наших занятиях мальчик пребывает словно в тумане. Вновь не реагирует на речь, не смотрит в глаза. Все делает по собственному желанию. Раскладывает карандаши, затем сгребает их и разбрасывает на полу. Бесконечно долго рисует уже знакомых бобров, а закончив, рвет лист на мелкие кусочки. Я поняла, что переубеждать и уговаривать Алешу бесполезно, он не слышит просьб. Ни к чему не проявляет живого, активного интереса. Раньше был ловким, радуя учителей, участвовал в спектакле «Буратино», а теперь подолгу застывает в одной позе, даже на качели забирается с трудом. С болью в сердце вижу, как на уроках ритмики он путается в понятиях право-лево. Со сверстниками общается мало, играет рядом с ними, но автономно.

Я много читала о кризисах детского аутизма, но только теперь поняла, насколько тяжел этот период. Мне кажется, что приобретенные с большим трудом навыки полностью утеряны Алешей. Ничто не приносило желаемого результата, поэтому я решила использовать последнее средство...

ОБЩИМИ УСИЛИЯМИ

Мне было понятно отчаяние Алешиных родителей. После двух лет обучения его отчислили за неуспеваемость из массовой школы. С трудом собрав деньги, они перевели ребенка в частную гимназию, и вот ему снова грозит то же самое. Впереди полная неизвестность: удастся ли победить болезнь? А если улучшение так никогда и не наступит, какая судьба ждет ребенка в будущем? Родители Алеши долго не хотели общаться со мной, боялись услышать страшный диагноз. Мне удалось настоять на встрече и убедить их, что психолог не враг, а друг. Я предложила продолжить борьбу за Алешу совместными усилиями. В конце концов родители поверили в эффективность холдинга, дали согласие на его проведение и приняли в нем активное участие.

Холдинг-терапия опирается на естественное желание родителей гладить, ласкать, обнимать ребенка, защищая от житейских невзгод. Основная задача этого метода заключается в преодолении защитного аутистического барьера, переламывании негативных аффектов, страхов, агрессии путем насильственного удерживания ребенка на руках. Холдинг-терапия стимулирует дальнейшее развитие и психическую активность ребенка, а также дает возможность близким людям наладить взаимодействие с ним.

Алеша долго готовился к холдингу, знал, что с ним будет происходить, но когда пришло время, стал активно сопротивляться. Мама Алеши проявила необычайную стойкость. Она не пугалась, когда ребенок рвался от нее прочь, плевался, царапался, и в течение трех часов удерживала сына на коленях. Отец тоже брал Алешу на руки. Вместе они уговаривали сына не покидать их, повторяли, как важно им быть вместе. Только когда Алеша полностью успокоился и расслабился, его отпустили.

Сеансы холдинга родители повторяли каждый день по полтора часа в течение месяца. За это время сопротивление Алеши заметно ослабло, все больше времени уходило на игры и общение. На коленях родителей, в состоянии эмоционального комфорта, он был готов к контактам с окружающими людьми и к изменению сложившихся стереотипов.

Я знала, что это время необходимо использовать с максимальным эффектом. Для этого нами был подобран соответствующий учебный материал: песни, сказки, стихи. На каждом сеансе с Алешей обсуждались события прошедшего дня. Родители рассказывали ребенку про него самого, про то, что с ним было в прошлом году и много лет назад, когда он был совсем маленьким. Воспоминания носили яркий, образный характер, подмечались красота природы, мимика и жесты знакомых людей. На холдинге обсуждались будущие события — каникулы, летний отдых, поездка к морю.

АЛЕША — ТАЛАНТЛИВ!

Спустя 2–3 месяца после начала холдинг-терапии я поняла, что результаты хотя и являются позитивными, но их нельзя назвать стойкими. После кратковременного прекращения сессий Алеша возвращался к исходному регрессивному состоянию. Совместно с родителями было решено продолжить холдинг-терапию. И только через полтора года мы добились относительно стабильного положительного результата.

Алешу не отчислили из гимназии. Одному Богу известно, сколько мне пришлось бороться с директором, говорить педагогам о перспективах развития этого мальчика. К сожалению, «милосердие» и «сострадание» зачастую бывают пустыми словами. Люди стараются отгородиться, отказаться от «странных» детей, потому что так проще и удобней.

Однако меня услышали, поняли. Алешу полюбили, составили график индивидуальных занятий, за счет гимназии даже пригласили специального, дополнительного преподавателя. Юрий Сергеевич — заслуженный художник России. Ему рассказали о психологических и эмоциональных проблемах Алеши, он согласился работать с «трудным» мальчиком. Он обучал аутичного ребенка приемам развития сюжета. Алеша — талантлив! Многое схватывает на лету. Порой даже Юрий Сергеевич в удивлении разводил руками: такие характерные детали персонажей подмечает и отражает в рисунках Алеша. Не знаю, может когда-нибудь он закончит художественное училище и станет великим мастером. А мы все будем гордиться тем, что приняли участие в его судьбе.

После проведения холдинг-терапии Алеша стал намного активнее в домашней обстановке. Самостоятельно накрывает на стол, когда должны прийти гости, убирается в комнате, раскладывает вещи в шкафу. Родители с радостью и удивлением отмечают позитивные изменения в его характере. Теперь Алеша не отрешен, наоборот, хочет общаться, требует к себе внимания. Когда отец должен вечером прийти с работы, караулит в прихожей, заранее придумывает совместные игры. Поход по магазинам в выходные дни стал для него любимым занятием. Если раньше мальчик боялся и сторонился чужих людей, то сейчас подходит первым, заводит разговор.

В социальном плане Алеша еще довольно наивен. В среде сверстников неадекватен, не понимает, когда с ним шутят, а когда разговаривают серьезно. Вследствие этого может совершить неразумный поступок, просто потому что его об этом попросили. Недавно его активность и развившаяся сверхуверенность в собственных силах сыграли злую шутку. Алеша в один прекрасный день не вернулся домой из гимназии. Испуганные родители нашли сына спустя сутки. Что он делал? Гулял в парке, катался на метро и на трамвае. Затем целую неделю рассказывал об увиденном на улице.

Поэтому теперь я должна научить Алешу правильному поведению в различных экстремальных ситуациях, сформировать у него адекватную самооценку. Планов у меня море. Впереди кропотливая работа над Алешиными страхами. Уже сейчас я придумываю сюжеты, в которых он будет играть «героев», «защитников», «первооткрывателей».

Знаю, пройдет еще не один год, пока я смогу убедиться, что Алеше больше не нужна моя помощь, что он абсолютно здоров. Но я верю и надеюсь, что этот момент когда-нибудь обязательно наступит.